Из какого произведения персонаж джон сильвер. Джон сильвер - хитроумный одноногий пират

Boken ar ungiven med stod av Svenska Instituet

Long John Silver

Den aventyrliga ogh sannfardiga berattelsen om mitt fria liv och leverne som lyckoriddare och mansklighetens fiende

Эта книга издана при поддержке ШВЕДСКОГО ИНСТИТУТА

Бьёрн Ларссон

Долговязый Джон Сильвер

Правдивая и захватывающая повесть о моём вольном житье-бытье как джентльмена удачи и врага человечества

Посвящается Янне и Торбену,

извечным бунтарям,

склоняющим голову только перед любовью

Если в историях про морских разбойников встречаются события и повороты сюжета, благодаря которым они напоминают роман, не считайте их по сему поводу вымышленными. Честно говоря, автор данного сочинения плохо знаком с подобной литературой, однако истории эти всегда вызывали у него живейший интерес, а потому ему кажется, что они могут заинтересовать и читателя.

(Капитан Джонсон, alias Даниель Дефо, «Всеобщая история пиратов», 1724)

На добропорядочной службе тебя ждут скудный рацион, низкое жалованье и тяжкий труд, тогда как здесь - богатство и роскошь, веселье и наслаждение, свобода и власть. Кто же в таком случае не подтолкнёт чашу весов в нужную сторону, если рискует он всего лишь парой косых взглядов, которые поймает на себе уже перед самой виселицей? Нет, мой девиз - лучше пожить недолго, зато в своё удовольствие.

(Капитан Бартоломью Робертс, по милости команды выбранный пиратским предводителем, 1721)

А Вильям тут и говорит самым серьёзным тоном:

Должен признаться, друг мой, мне грустно слышать от тебя подобные речи. Людей, которые никогда не задумываются о смерти, она часто застаёт врасплох.

Я ещё не утратил шуточного настроя и посему произнёс:

Будь добр, не поминай зря смерть. С чего ты взял, что мы вообще должны умереть?

Предпочту даже не отвечать, - говорит Вильям, - не моё дело читать мораль капитану, но лучше б ты иначе рассуждал о такой страшной вещи, как смерть.

Не стесняйся, Вильям, выкладывай всё начистоту, я не обижусь.

Сказать по чести, его слова задели меня за живое.

И тут Вильям, обливаясь горючими слезами, бросает:

Многие живут так, словно они бессмертны, а потому умирают, не успев пожить настоящей жизнью.

(Капитан Сингльтон, главарь пиратов по милости Даниеля Дефо, 1720)

«Наш Окорок непростой человек. В молодости он был школяром и, если захочет, может разговаривать, как по книжке. А какой он храбрый! Лев перед ним ничто, перед нашим Долговязым Джоном».

(Израэль Хендс, штурман у Тича по прозванию Чёрная Борода, впоследствии входивший в команду Флинта)

«Всем известно, Джон, что ты вроде капеллана. Но ведь были другие ловкачи, не хуже тебя. Они любили позабавиться. Но они не строили из себя командиров, и сами кутили, и другим не мешали».

(Израэль Хендс Джону Сильверу)!

«…Он внушал мне такой ужас своей жестокостью, двуличностью, своей огромной властью над корабельной командой, что я едва не вздрогнул, когда он положил руку мне на плечо».

(Джим Хокинс о Джоне Сильвере)

«Джентльмены удачи редко доверяют друг другу. И правильно делают. Но меня провести нелегко. Кто попробует отпустить канат, чтобы старый Джон брякнулся, тот недолго проживёт на этом свете. Одни боялись Пью, другие - Флинта. А меня боялся сам Флинт. Боялся меня и гордился мной…»

(Долговязый Джон Сильвер по прозвищу Окорок, квартирмейстер у капитанов Ингленда, Тейлора и Флинта)

«О Сильвере мы больше ничего не слыхали. Зловещий одноногий моряк навсегда ушёл из моей жизни. Вероятно, он отыскал свою чернокожую жену и живёт где-нибудь в своё удовольствие с нею и с Капитаном Флинтом. Будем надеяться на это, ибо его шансы на лучшую жизнь на том свете совсем невелики».

(Джим Хокинс)

Я веду эти записи в 1742 году. Ничего не скажешь, долгая у меня выдалась жизнь. Все мои старые знакомцы перемёрли. Некоторых я своими руками спровадил в мир иной, если, конечно, он существует, хотя с чего бы ему существовать? Я, во всяком случае, очень надеюсь, что его нет, потому что иначе мы все свидимся в аду - и слепой Пью, и Израэль Хендс, и Билли Бонс, и этот кретин Морган, который посмел вручить мне чёрную метку, и прочие и прочие, в том числе сам Флинт, прости его Господь… если, конечно, Господь тоже существует. И они будут приветствовать меня и кланяться, и говорить, что у них всё идёт по-старому. А сами будут исходить страхом, как исходит зноем солнце при полном штиле. Хотя чего, скажите на милость, бояться в Преисподней? Не смерти же им там бояться… Как прикажете понимать смерть в аду?

Впрочем, чего-чего, а смерти они никогда не боялись, потому что по крупному счёту им было начхать, живы они или нет. Но меня они боялись бы и в Преисподней. Почему, спрашивается?.. А ведь все до единого боялись меня. Даже Флинт, наихрабрейший из тех, кто встретился на моём пути.

В любом случае я благодарен своей счастливой звезде за то, что мы не отыскали Флинтово сокровище. Я прекрасно знаю, чем бы кончилось дело. Ребята за несколько дней спустили бы всё до последнего шиллинга, а потом прибежали бы к Долговязому Джону Сильверу, своей единственной надежде и опоре, можно сказать, своей совести, и стали бы клянчить ещё. Мне ж не впервой наблюдать такое. Горбатого только могила исправит.

Я хотя бы усёк одну вещь: некоторые люди живут, как Бог на душу положит, безо всякого понятия о том, какое им досталось сокровище в виде жизни. Этим мы, наверное, и отличаемся друг от друга. Я-то всегда берёг свою шкуру - по крайней мере, на тех местах, которые у меня остались в целости. Лучше быть приговорённым к смерти, чем самому повеситься, - таков мой девиз. Если, конечно, есть выбор. Для меня нет ничего хуже удавки.

Может, этим я и выделялся из толпы - своим пониманием жизни. Я ведь лучше других соображал, что жить по эту сторону гробовой доски нам дано лишь единожды. Может, я и нагонял на них страх тем, что, сознавая это, плевать хотел на всех и вся?

Кто знает? Ясно одно: рядом со мной им было трудно чувствовать себя просто товарищами, чувствовать себя ровней. Когда я лишился ноги, меня прозвали Окороком, и вышло это не без причины. Что-что, а обстоятельства, при которых мне отхватили ногу и дали такое прозвище, я запомнил накрепко. Да и как их забудешь? Они невольно всплывают в памяти всякий раз, когда мне надо встать.

(Израэль Хендс, штурман у Тича по прозванию Чёрная Борода, впоследствии входивший в команду Флинта)

«Всем известно, Джон, что ты вроде капеллана. Но ведь были другие ловкачи, не хуже тебя. Они любили позабавиться. Но они не строили из себя командиров, и сами кутили, и другим не мешали».

(Израэль Хендс Джону Сильверу)!

«…Он внушал мне такой ужас своей жестокостью, двуличностью, своей огромной властью над корабельной командой, что я едва не вздрогнул, когда он положил руку мне на плечо».

(Джим Хокинс о Джоне Сильвере)

«Джентльмены удачи редко доверяют друг другу. И правильно делают. Но меня провести нелегко. Кто попробует отпустить канат, чтобы старый Джон брякнулся, тот недолго проживёт на этом свете. Одни боялись Пью, другие - Флинта. А меня боялся сам Флинт. Боялся меня и гордился мной…»

(Долговязый Джон Сильвер по прозвищу Окорок, квартирмейстер у капитанов Ингленда, Тейлора и Флинта)

«О Сильвере мы больше ничего не слыхали. Зловещий одноногий моряк навсегда ушёл из моей жизни. Вероятно, он отыскал свою чернокожую жену и живёт где-нибудь в своё удовольствие с нею и с Капитаном Флинтом. Будем надеяться на это, ибо его шансы на лучшую жизнь на том свете совсем невелики».

(Джим Хокинс)

Я веду эти записи в 1742 году. Ничего не скажешь, долгая у меня выдалась жизнь. Все мои старые знакомцы перемёрли. Некоторых я своими руками спровадил в мир иной, если, конечно, он существует, хотя с чего бы ему существовать? Я, во всяком случае, очень надеюсь, что его нет, потому что иначе мы все свидимся в аду - и слепой Пью, и Израэль Хендс, и Билли Бонс, и этот кретин Морган, который посмел вручить мне чёрную метку, и прочие и прочие, в том числе сам Флинт, прости его Господь… если, конечно, Господь тоже существует. И они будут приветствовать меня и кланяться, и говорить, что у них всё идёт по-старому. А сами будут исходить страхом, как исходит зноем солнце при полном штиле. Хотя чего, скажите на милость, бояться в Преисподней? Не смерти же им там бояться… Как прикажете понимать смерть в аду?

Впрочем, чего-чего, а смерти они никогда не боялись, потому что по крупному счёту им было начхать, живы они или нет. Но меня они боялись бы и в Преисподней. Почему, спрашивается?.. А ведь все до единого боялись меня. Даже Флинт, наихрабрейший из тех, кто встретился на моём пути.

В любом случае я благодарен своей счастливой звезде за то, что мы не отыскали Флинтово сокровище. Я прекрасно знаю, чем бы кончилось дело. Ребята за несколько дней спустили бы всё до последнего шиллинга, а потом прибежали бы к Долговязому Джону Сильверу, своей единственной надежде и опоре, можно сказать, своей совести, и стали бы клянчить ещё. Мне ж не впервой наблюдать такое. Горбатого только могила исправит.

Я хотя бы усёк одну вещь: некоторые люди живут, как Бог на душу положит, безо всякого понятия о том, какое им досталось сокровище в виде жизни. Этим мы, наверное, и отличаемся друг от друга. Я-то всегда берёг свою шкуру - по крайней мере, на тех местах, которые у меня остались в целости. Лучше быть приговорённым к смерти, чем самому повеситься, - таков мой девиз. Если, конечно, есть выбор. Для меня нет ничего хуже удавки.

Может, этим я и выделялся из толпы - своим пониманием жизни. Я ведь лучше других соображал, что жить по эту сторону гробовой доски нам дано лишь единожды. Может, я и нагонял на них страх тем, что, сознавая это, плевать хотел на всех и вся?

Кто знает? Ясно одно: рядом со мной им было трудно чувствовать себя просто товарищами, чувствовать себя ровней. Когда я лишился ноги, меня прозвали Окороком, и вышло это не без причины. Что-что, а обстоятельства, при которых мне отхватили ногу и дали такое прозвище, я запомнил накрепко. Да и как их забудешь? Они невольно всплывают в памяти всякий раз, когда мне надо встать.

«Остров сокровищ ».

Джон Сильвер в книге

Описание и характер

Джон Сильвер имел прозвища «О́корок», «Долговязый Джон», «Одноногий». У Джона Сильвера деревянный протез вместо левой ноги, которую он потерял в сражении. На плече у него часто сидит попугай по кличке «Капитан Флинт». Попугай умеет говорить, чаще всего он выкрикивает «Пиастры , пиастры, пиастры!»

По собственным словам Джона Сильвера, он служил квартирмейстером и его боялся сам Флинт . В русском варианте книги Николай Чуковский слово «quartermaster» перевёл как «квартирмейстер» (англ. quartiermeister ), то есть человек, заведующий продовольствием. По версии Михаила Веллера , на самом деле Сильвер был квартермастером, то есть начальником квартердека :

«Именно квартердеком корабль прежде всего касался корпуса противника, сближаясь и сваливаясь с ним в абордаже. Отсюда прежде всего перепрыгивали на вражескую палубу. Здесь собиралась перед сваливанием абордажная команда. Квартермастер Джон Сильвер был командиром квартердека, то есть абордажной команды! На корабле пиратов он командовал отборными головорезами, авангардом, морским десантом, группой захвата! … Вот сам Флинт его и побаивался» .

Ужас он вселял не своей силой, а расчётливостью, не характерной для простого пирата, и коварством.

Тем не менее, несмотря на увечье и возраст, Джон вовсе не беззащитен. Например, он лично убил матроса Тома, отказавшегося примкнуть к пиратам, сперва метнув ему в спину свой костыль и сломав тем самым позвоночник , а затем добив несколькими ударами ножа, а спорившего с ним у ямы пирата уложил из пистолета на месте. Лишним тому доказательством служит и то, что ни один из пятерых пиратов не рискнул ответить на вызов, брошенный им Сильвером, когда тот отстаивал своё право быть главарём. А то, что Сильвера смертельно боялся Билли Бонс и побаивался Флинт, свидетельствует тому, что Джон был весьма опасным субъектом.

Намерения и поступки

Впервые Сильвер упоминается в книге Билли Бонсом как таинственная персона. Джим Хокинс об этом повествует так:

Однажды он отвёл меня в сторону и пообещал платить мне первого числа каждого месяца по четыре пенса серебром, если я буду «в оба глаза смотреть, не появится ли где моряк на одной ноге», и сообщу ему сразу же, как только увижу такого.

«…мне пришла в голову одна мысль насчёт Джона Сильвера, которая обещала доставить немало забавных минут: взять одного своего приятеля, которого я очень любил и уважал (читатель, очень может статься, знает и любит его не меньше моего), откинуть его утончённость и все достоинства высшего порядка, ничего ему не оставить, кроме его силы, храбрости, сметливости и неистребимой общительности, и попытаться найти им воплощение где-то на уровне, доступном неотёсанному мореходу».

Вскоре после публикации романа Стивенсон написал своему другу, литератору Уильяму Хенли , у которого была ампутирована нога в результате перенесённого туберкулёза кости: «Пришло время сделать признание. Долговязый Джон Сильвер родился при созерцании твоей увечной силы и властности… Мысль о калеке, который повелевает и внушает страх одним звуком своего голоса, родилась исключительно благодаря тебе» .

По другим источникам, на образ Джона Сильвера могла повлиять книга «Всеобщая история грабежей и смертоубийств, учинённых самыми знаменитыми пиратами », опубликованная в Лондоне в 1724 году Чарлзом Джонсоном , содержащая рассказы о многих одноногих пиратах, а также историю жизни пирата Натаниэля Норта (англ. ), который также был сначала корабельным коком, потом квартермастером и главарём разбойников, и также был женат на негритянке .

Согласно некоторым исследованиям, о Сильвере есть записи в мемуарах современников .

Джон Сильвер в современной культуре

Кино и телевидение

Страна	Год	Название	Режиссёр	Роль/Озвучка	Примечания
США США		Остров сокровищ	Сирли Доули	Бен Вильсон
США США		Остров сокровищ	Морис Турнье	Чарлз Огл
США США		Остров сокровищ	Виктор Флеминг	Уоллес Бири
СССР СССР		Остров сокровищ	Владимир Вайншток	Осип Абдулов
США США		Остров сокровищ	Байрон Хаскин	Роберт Ньютон
Великобритания Великобритания		Остров сокровищ	Джой Харингтон	Майлс Бернард	В семи эпизодах из восьми
США США Австралия Австралия		Джон Сильвер	Байрон Хаскин	Роберт Ньютон
Австралия Австралия		Приключения Джона Сильвера (сериал)		Роберт Ньютон
Испания Испания		Остров сокровищ	Орсон Уэллс	Орсон Уэллс
СССР СССР		Остров сокровищ	Евгений Фридман	Борис Андреев
Франция Франция Великобритания Великобритания Италия		Остров сокровищ	Андреа Бьянчи, Джон Хог	Орсон Уэллс
СССР СССР		Приключения в городе, которого нет	Леонид Нечаев	Иван Переверзев
СССР СССР		Остров сокровищ	Владимир Воробьёв	Олег Борисов
Италия ФРГ		Остров сокровищ		Энтони Куинн
СССР СССР		Остров сокровищ	Давид Черкасский	Армен Джигарханян	Анимационный фильм
США США Великобритания Великобритания		Остров сокровищ	Фрейзер Кларк Хестон	Чарлтон Хестон
Великобритания Великобритания		Легенды Острова сокровищ	Дино Атанассиу Саймон Уорд-Хорнер	Ричард Грант	Мультсериал
Германия Германия Люксембург Люксембург Новая Зеландия Новая Зеландия		Возвращение на остров сокровищ	Стив Ла Худ	Стиг Элдред
Великобритания Великобритания		Остров сокровищ	Дино Атанассиу	Ричард Грант	мультфильм
Великобритания Великобритания Канада		Остров сокровищ	Петер Роуи	Джек Пэланс
США США		Планета Сокровищ	Рон Клементс , Джон Маскер	Брайан Мюррей	мультфильм
США США		Пираты Острова Сокровищ	Ли Скотт	Лэнс Хенриксен
Франция Франция Великобритания Великобритания Венгрия Венгрия		Остров сокровищ	Ален Берберян	Жерар Жюньо
Германия Германия		Сокровища капитана Флинта / Die Schatzinsel	Hansjörg Thurn / Хансйорг Турн	Тобиас Моретти
Великобритания Великобритания Ирландия		Остров сокровищ	Стив Бэррон	Эдди Иззард
США США		Чёрные паруса	Нил Маршалл	Люк Арнольд

Литература и комиксы

• Джон Сильвер - один из главных героев книг Стивена Робертса «Пиастры. Пиастры!!!» и «Остров затонувших кораблей», вышедших в свет в 2016 году.
• Джон Сильвер является главным героем романа Эдварда Чупака «Джон Сильвер: Возвращение на остров Сокровищ».
• Джон Сильвер, вместе с Билли Бонсом и Капитаном Флинтом являются героями романа-приквела Артура Д. Хоудена-Смита «Золото Прото-Белло».
• Джон Сильвер - центральный персонаж франко-бельгийской графической новеллы Ксавьера Дорисона и Франциска Лаффрея «Long John Silver», события которой развиваются спустя десять лет после событий «Острова Сокровищ». Другим персонажем новеллы является доктор Ливси.

Музыка

• «Long John Silver » - название седьмого альбома группы «Jefferson Airplane », который открывает одноименная песня.
• Джон Сильвер упомниается в песне «Mother Goose», британской рок-группы «Jethro Tull ».
• Немецкая группа «Running Wild » ранее открывала свои выступления композицией «Hymn of Long John Silver ».

Прочее

• В США существует сеть ресторанов быстрого питания «Long John Silver», специализирующаяся на блюдах из морепродуктов.

Напишите отзыв о статье "Джон Сильвер"

Примечания

Видеоигры См. также

Отрывок, характеризующий Джон Сильвер

Князь Андрей уезжал на другой день вечером. Старый князь, не отступая от своего порядка, после обеда ушел к себе. Маленькая княгиня была у золовки. Князь Андрей, одевшись в дорожный сюртук без эполет, в отведенных ему покоях укладывался с своим камердинером. Сам осмотрев коляску и укладку чемоданов, он велел закладывать. В комнате оставались только те вещи, которые князь Андрей всегда брал с собой: шкатулка, большой серебряный погребец, два турецких пистолета и шашка, подарок отца, привезенный из под Очакова. Все эти дорожные принадлежности были в большом порядке у князя Андрея: всё было ново, чисто, в суконных чехлах, старательно завязано тесемочками.
В минуты отъезда и перемены жизни на людей, способных обдумывать свои поступки, обыкновенно находит серьезное настроение мыслей. В эти минуты обыкновенно поверяется прошедшее и делаются планы будущего. Лицо князя Андрея было очень задумчиво и нежно. Он, заложив руки назад, быстро ходил по комнате из угла в угол, глядя вперед себя, и задумчиво покачивал головой. Страшно ли ему было итти на войну, грустно ли бросить жену, – может быть, и то и другое, только, видимо, не желая, чтоб его видели в таком положении, услыхав шаги в сенях, он торопливо высвободил руки, остановился у стола, как будто увязывал чехол шкатулки, и принял свое всегдашнее, спокойное и непроницаемое выражение. Это были тяжелые шаги княжны Марьи.
– Мне сказали, что ты велел закладывать, – сказала она, запыхавшись (она, видно, бежала), – а мне так хотелось еще поговорить с тобой наедине. Бог знает, на сколько времени опять расстаемся. Ты не сердишься, что я пришла? Ты очень переменился, Андрюша, – прибавила она как бы в объяснение такого вопроса.
Она улыбнулась, произнося слово «Андрюша». Видно, ей самой было странно подумать, что этот строгий, красивый мужчина был тот самый Андрюша, худой, шаловливый мальчик, товарищ детства.
– А где Lise? – спросил он, только улыбкой отвечая на ее вопрос.
– Она так устала, что заснула у меня в комнате на диване. Ax, Andre! Que! tresor de femme vous avez, – сказала она, усаживаясь на диван против брата. – Она совершенный ребенок, такой милый, веселый ребенок. Я так ее полюбила.
Князь Андрей молчал, но княжна заметила ироническое и презрительное выражение, появившееся на его лице.
– Но надо быть снисходительным к маленьким слабостям; у кого их нет, Аndre! Ты не забудь, что она воспитана и выросла в свете. И потом ее положение теперь не розовое. Надобно входить в положение каждого. Tout comprendre, c"est tout pardonner. [Кто всё поймет, тот всё и простит.] Ты подумай, каково ей, бедняжке, после жизни, к которой она привыкла, расстаться с мужем и остаться одной в деревне и в ее положении? Это очень тяжело.
Князь Андрей улыбался, глядя на сестру, как мы улыбаемся, слушая людей, которых, нам кажется, что мы насквозь видим.
– Ты живешь в деревне и не находишь эту жизнь ужасною, – сказал он.
– Я другое дело. Что обо мне говорить! Я не желаю другой жизни, да и не могу желать, потому что не знаю никакой другой жизни. А ты подумай, Andre, для молодой и светской женщины похорониться в лучшие годы жизни в деревне, одной, потому что папенька всегда занят, а я… ты меня знаешь… как я бедна en ressources, [интересами.] для женщины, привыкшей к лучшему обществу. M lle Bourienne одна…
– Она мне очень не нравится, ваша Bourienne, – сказал князь Андрей.
– О, нет! Она очень милая и добрая,а главное – жалкая девушка.У нее никого,никого нет. По правде сказать, мне она не только не нужна, но стеснительна. Я,ты знаешь,и всегда была дикарка, а теперь еще больше. Я люблю быть одна… Mon pere [Отец] ее очень любит. Она и Михаил Иваныч – два лица, к которым он всегда ласков и добр, потому что они оба облагодетельствованы им; как говорит Стерн: «мы не столько любим людей за то добро, которое они нам сделали, сколько за то добро, которое мы им сделали». Mon pеre взял ее сиротой sur le pavе, [на мостовой,] и она очень добрая. И mon pere любит ее манеру чтения. Она по вечерам читает ему вслух. Она прекрасно читает.
– Ну, а по правде, Marie, тебе, я думаю, тяжело иногда бывает от характера отца? – вдруг спросил князь Андрей.
Княжна Марья сначала удивилась, потом испугалась этого вопроса.
– МНЕ?… Мне?!… Мне тяжело?! – сказала она.
– Он и всегда был крут; а теперь тяжел становится, я думаю, – сказал князь Андрей, видимо, нарочно, чтоб озадачить или испытать сестру, так легко отзываясь об отце.
– Ты всем хорош, Andre, но у тебя есть какая то гордость мысли, – сказала княжна, больше следуя за своим ходом мыслей, чем за ходом разговора, – и это большой грех. Разве возможно судить об отце? Да ежели бы и возможно было, какое другое чувство, кроме veneration, [глубокого уважения,] может возбудить такой человек, как mon pere? И я так довольна и счастлива с ним. Я только желала бы, чтобы вы все были счастливы, как я.
Брат недоверчиво покачал головой.
– Одно, что тяжело для меня, – я тебе по правде скажу, Andre, – это образ мыслей отца в религиозном отношении. Я не понимаю, как человек с таким огромным умом не может видеть того, что ясно, как день, и может так заблуждаться? Вот это составляет одно мое несчастие. Но и тут в последнее время я вижу тень улучшения. В последнее время его насмешки не так язвительны, и есть один монах, которого он принимал и долго говорил с ним.
– Ну, мой друг, я боюсь, что вы с монахом даром растрачиваете свой порох, – насмешливо, но ласково сказал князь Андрей.
– Аh! mon ami. [А! Друг мой.] Я только молюсь Богу и надеюсь, что Он услышит меня. Andre, – сказала она робко после минуты молчания, – у меня к тебе есть большая просьба.
– Что, мой друг?
– Нет, обещай мне, что ты не откажешь. Это тебе не будет стоить никакого труда, и ничего недостойного тебя в этом не будет. Только ты меня утешишь. Обещай, Андрюша, – сказала она, сунув руку в ридикюль и в нем держа что то, но еще не показывая, как будто то, что она держала, и составляло предмет просьбы и будто прежде получения обещания в исполнении просьбы она не могла вынуть из ридикюля это что то.
Она робко, умоляющим взглядом смотрела на брата.
– Ежели бы это и стоило мне большого труда… – как будто догадываясь, в чем было дело, отвечал князь Андрей.
– Ты, что хочешь, думай! Я знаю, ты такой же, как и mon pere. Что хочешь думай, но для меня это сделай. Сделай, пожалуйста! Его еще отец моего отца, наш дедушка, носил во всех войнах… – Она всё еще не доставала того, что держала, из ридикюля. – Так ты обещаешь мне?
– Конечно, в чем дело?
– Andre, я тебя благословлю образом, и ты обещай мне, что никогда его не будешь снимать. Обещаешь?
– Ежели он не в два пуда и шеи не оттянет… Чтобы тебе сделать удовольствие… – сказал князь Андрей, но в ту же секунду, заметив огорченное выражение, которое приняло лицо сестры при этой шутке, он раскаялся. – Очень рад, право очень рад, мой друг, – прибавил он.
– Против твоей воли Он спасет и помилует тебя и обратит тебя к Себе, потому что в Нем одном и истина и успокоение, – сказала она дрожащим от волнения голосом, с торжественным жестом держа в обеих руках перед братом овальный старинный образок Спасителя с черным ликом в серебряной ризе на серебряной цепочке мелкой работы.
Она перекрестилась, поцеловала образок и подала его Андрею.
– Пожалуйста, Andre, для меня…
Из больших глаз ее светились лучи доброго и робкого света. Глаза эти освещали всё болезненное, худое лицо и делали его прекрасным. Брат хотел взять образок, но она остановила его. Андрей понял, перекрестился и поцеловал образок. Лицо его в одно и то же время было нежно (он был тронут) и насмешливо.
– Merci, mon ami. [Благодарю, мой друг.]
Она поцеловала его в лоб и опять села на диван. Они молчали.
– Так я тебе говорила, Andre, будь добр и великодушен, каким ты всегда был. Не суди строго Lise, – начала она. – Она так мила, так добра, и положение ее очень тяжело теперь.
– Кажется, я ничего не говорил тебе, Маша, чтоб я упрекал в чем нибудь свою жену или был недоволен ею. К чему ты всё это говоришь мне?
Княжна Марья покраснела пятнами и замолчала, как будто она чувствовала себя виноватою.
– Я ничего не говорил тебе, а тебе уж говорили. И мне это грустно.
Красные пятна еще сильнее выступили на лбу, шее и щеках княжны Марьи. Она хотела сказать что то и не могла выговорить. Брат угадал: маленькая княгиня после обеда плакала, говорила, что предчувствует несчастные роды, боится их, и жаловалась на свою судьбу, на свекра и на мужа. После слёз она заснула. Князю Андрею жалко стало сестру.
– Знай одно, Маша, я ни в чем не могу упрекнуть, не упрекал и никогда не упрекну мою жену, и сам ни в чем себя не могу упрекнуть в отношении к ней; и это всегда так будет, в каких бы я ни был обстоятельствах. Но ежели ты хочешь знать правду… хочешь знать, счастлив ли я? Нет. Счастлива ли она? Нет. Отчего это? Не знаю…
Говоря это, он встал, подошел к сестре и, нагнувшись, поцеловал ее в лоб. Прекрасные глаза его светились умным и добрым, непривычным блеском, но он смотрел не на сестру, а в темноту отворенной двери, через ее голову.
– Пойдем к ней, надо проститься. Или иди одна, разбуди ее, а я сейчас приду. Петрушка! – крикнул он камердинеру, – поди сюда, убирай. Это в сиденье, это на правую сторону.
Княжна Марья встала и направилась к двери. Она остановилась.
– Andre, si vous avez. la foi, vous vous seriez adresse a Dieu, pour qu"il vous donne l"amour, que vous ne sentez pas et votre priere aurait ete exaucee. [Если бы ты имел веру, то обратился бы к Богу с молитвою, чтоб Он даровал тебе любовь, которую ты не чувствуешь, и молитва твоя была бы услышана.]
– Да, разве это! – сказал князь Андрей. – Иди, Маша, я сейчас приду.
По дороге к комнате сестры, в галлерее, соединявшей один дом с другим, князь Андрей встретил мило улыбавшуюся m lle Bourienne, уже в третий раз в этот день с восторженною и наивною улыбкой попадавшуюся ему в уединенных переходах.
– Ah! je vous croyais chez vous, [Ах, я думала, вы у себя,] – сказала она, почему то краснея и опуская глаза.
Князь Андрей строго посмотрел на нее. На лице князя Андрея вдруг выразилось озлобление. Он ничего не сказал ей, но посмотрел на ее лоб и волосы, не глядя в глаза, так презрительно, что француженка покраснела и ушла, ничего не сказав.
Когда он подошел к комнате сестры, княгиня уже проснулась, и ее веселый голосок, торопивший одно слово за другим, послышался из отворенной двери. Она говорила, как будто после долгого воздержания ей хотелось вознаградить потерянное время.
– Non, mais figurez vous, la vieille comtesse Zouboff avec de fausses boucles et la bouche pleine de fausses dents, comme si elle voulait defier les annees… [Нет, представьте себе, старая графиня Зубова, с фальшивыми локонами, с фальшивыми зубами, как будто издеваясь над годами…] Xa, xa, xa, Marieie!
Точно ту же фразу о графине Зубовой и тот же смех уже раз пять слышал при посторонних князь Андрей от своей жены.
Он тихо вошел в комнату. Княгиня, толстенькая, румяная, с работой в руках, сидела на кресле и без умолку говорила, перебирая петербургские воспоминания и даже фразы. Князь Андрей подошел, погладил ее по голове и спросил, отдохнула ли она от дороги. Она ответила и продолжала тот же разговор.
Коляска шестериком стояла у подъезда. На дворе была темная осенняя ночь. Кучер не видел дышла коляски. На крыльце суетились люди с фонарями. Огромный дом горел огнями сквозь свои большие окна. В передней толпились дворовые, желавшие проститься с молодым князем; в зале стояли все домашние: Михаил Иванович, m lle Bourienne, княжна Марья и княгиня.
Князь Андрей был позван в кабинет к отцу, который с глазу на глаз хотел проститься с ним. Все ждали их выхода.
Когда князь Андрей вошел в кабинет, старый князь в стариковских очках и в своем белом халате, в котором он никого не принимал, кроме сына, сидел за столом и писал. Он оглянулся.
– Едешь? – И он опять стал писать.
– Пришел проститься.
– Целуй сюда, – он показал щеку, – спасибо, спасибо!
– За что вы меня благодарите?
– За то, что не просрочиваешь, за бабью юбку не держишься. Служба прежде всего. Спасибо, спасибо! – И он продолжал писать, так что брызги летели с трещавшего пера. – Ежели нужно сказать что, говори. Эти два дела могу делать вместе, – прибавил он.
– О жене… Мне и так совестно, что я вам ее на руки оставляю…
– Что врешь? Говори, что нужно.
– Когда жене будет время родить, пошлите в Москву за акушером… Чтоб он тут был.
Старый князь остановился и, как бы не понимая, уставился строгими глазами на сына.
– Я знаю, что никто помочь не может, коли натура не поможет, – говорил князь Андрей, видимо смущенный. – Я согласен, что и из миллиона случаев один бывает несчастный, но это ее и моя фантазия. Ей наговорили, она во сне видела, и она боится.
– Гм… гм… – проговорил про себя старый князь, продолжая дописывать. – Сделаю.
Он расчеркнул подпись, вдруг быстро повернулся к сыну и засмеялся.
– Плохо дело, а?
– Что плохо, батюшка?
– Жена! – коротко и значительно сказал старый князь.
– Я не понимаю, – сказал князь Андрей.
– Да нечего делать, дружок, – сказал князь, – они все такие, не разженишься. Ты не бойся; никому не скажу; а ты сам знаешь.
Он схватил его за руку своею костлявою маленькою кистью, потряс ее, взглянул прямо в лицо сына своими быстрыми глазами, которые, как казалось, насквозь видели человека, и опять засмеялся своим холодным смехом.
Сын вздохнул, признаваясь этим вздохом в том, что отец понял его. Старик, продолжая складывать и печатать письма, с своею привычною быстротой, схватывал и бросал сургуч, печать и бумагу.
– Что делать? Красива! Я всё сделаю. Ты будь покоен, – говорил он отрывисто во время печатания.
Андрей молчал: ему и приятно и неприятно было, что отец понял его. Старик встал и подал письмо сыну.
– Слушай, – сказал он, – о жене не заботься: что возможно сделать, то будет сделано. Теперь слушай: письмо Михайлу Иларионовичу отдай. Я пишу, чтоб он тебя в хорошие места употреблял и долго адъютантом не держал: скверная должность! Скажи ты ему, что я его помню и люблю. Да напиши, как он тебя примет. Коли хорош будет, служи. Николая Андреича Болконского сын из милости служить ни у кого не будет. Ну, теперь поди сюда.
Он говорил такою скороговоркой, что не доканчивал половины слов, но сын привык понимать его. Он подвел сына к бюро, откинул крышку, выдвинул ящик и вынул исписанную его крупным, длинным и сжатым почерком тетрадь.
– Должно быть, мне прежде тебя умереть. Знай, тут мои записки, их государю передать после моей смерти. Теперь здесь – вот ломбардный билет и письмо: это премия тому, кто напишет историю суворовских войн. Переслать в академию. Здесь мои ремарки, после меня читай для себя, найдешь пользу.
Андрей не сказал отцу, что, верно, он проживет еще долго. Он понимал, что этого говорить не нужно.
– Всё исполню, батюшка, – сказал он.
– Ну, теперь прощай! – Он дал поцеловать сыну свою руку и обнял его. – Помни одно, князь Андрей: коли тебя убьют, мне старику больно будет… – Он неожиданно замолчал и вдруг крикливым голосом продолжал: – а коли узнаю, что ты повел себя не как сын Николая Болконского, мне будет… стыдно! – взвизгнул он.

Когда-то Джон Сильвер был квартирмейстером у пиратского главаря Флинта. Во время одного из морских сражений Сильвер потерял ногу и, с тех пор, передвигался на костыле. После смерти Флинта он обосновался на суше и открыл таверну "Подзорная труба" неподалеку от морского порта.

Несмотря на потерю ноги, Сильвер оставался лидером шайки Флинта. Бывших пиратов объединяло сокровище, зарытое на необитаемом острове. Найти его было невозможно без карты, которую умыкнул Билли Бонс, штурман Флинта, сбежав с ней в неизвестном направлении.

Когда карта нашлась и сквайр Трелони стал собирать команду для поиска сокровищ, Сильвер, используя свое обаяние, смог втереться к нему в доверие и устроить на корабль себя (в роли кока) и своих подельников.

...Матросы называли его Окороком. Он привязывал свой костыль веревкой к шее, чтобы руки у него были свободны. Стоило посмотреть, как он, упираясь костылем в стену, покачиваясь с каждым движением корабля, стряпал, словно находился на твердой земле! Еще любопытнее было видеть, как ловко и быстро пробегал он в бурную погоду по палубе, хватаясь за канаты, протянутые для него в самых широких местах. Эти канаты назывались у матросов "сережками Долговязого Джона". И на ходу он то держался за эти "сережки", то пускал в дело костыль, то тащил его за собой на веревке...

Необузданные пираты хотели поднять бунт и отобрать карту уже во время плаванья, но хитроумный Сильвер смог убедить их сделать это на острове, когда сокровища будут найдены (с капитаном плаванье надежней, так пираты - не самые лучшие моряки).

Но, план Сильвера случайно узнал юнга Джим (сын владельца таверны, в которой остановился и умер Билли Бонс). В результате, сквайр Трелони, доктор Ливси, капитан Смолетт, Джим и несколько их соратников, высадившись на остров, захватили укрепленный форт, а Сильверу достался корабль.

Сильвер со своей шайкой убил оставшихся честных моряков и попытался отобрать карту силой. Когда это не удалось и вдобавок Джим увел корабль, он начал двойную игру. С одной стороны, Сильвер вел переговоры с противником и заботился о Джиме (попавшего к нему в плен), надеясь на снисхождение в случае поражения. С другой, - обещал пиратам, которые хотят его сместить с поста лидера, что найдет сокровища и корабль, а затем даст им расправиться над Джимом и его друзьями.

Дело заканчивается тем, что Сильвер и пираты вместе с Джимом, получив карту по странному соглашению с капитаном и сквайром, идут на поиски сокровища и обнаруживают, что их уже выкопали (это сделал Бен Ганн, бывший пират, брошенный на острове). Разъяренные пираты нападают на Сильвера с Джимом, подозревая его в измене, но доктор, Абрахам Грей и Бен Ганн подстреливают пиратов из засады.

Сильвера, в награду за спасения Джима берут на корабль и ему удается исчезнуть в одном из портов, прихватив часть сокровищ.

О личности

Сильвер, в отличии от простых пиратов, был весьма расчетлив, умен и мастерски умел плести интриги и обладал даром убеждения (как он ловко уговорил Дика примкнуть к их шайке). Рядом с ним никто не мог чувствовать себя в полной безопасности. Сильвера смертельно боялся Билли Бонс и опасался сам Флинт.

На протяжении всего повествования, Сильвер умудряется провести всех, с кем имел дело, и только случай не позволил ему достичь задуманного.

Вместе с тем, Сильвер был опасен как боец. Он лично убил матроса Тома, отказавшегося примкнуть к пиратам, сперва метнув ему в спину свой костыль и сломав тем самым позвоночник, а затем добив несколькими ударами ножа, а спорившего с ним у ямы пирата уложил из пистолета на месте. Ни один из пятерых пиратов не рискнул ответить на вызов, брошенный им Сильвером, когда тот отстаивал своё право быть главарём.

Несмотря на все это, Сильвер хорошо готовил, мог быть отличным собеседником, был весьма опрятен и любил животных (у него был попугай и обезьянка, от которой, правда, пришлось избавится).

Цитаты Джона Сильвера

Кто попробует отпустить канат, чтобы старый Джон брякнулся, недолго проживет на этом свете.

Одни боялись Пью, другие - Флинта. А меня боялся сам Флинт.

Знаю я вашего брата. Налакаетесь рому - и на виселицу.

- Израэль, - сказал Сильвер, - твоя башка очень недорого стоит, потому что в ней никогда не бывало мозгов. Но слушать ты можешь, уши у тебя длинные.

Я человек добродушный, я джентльмен; однако я вижу, что дело серьезное. Долг прежде всего, ребята. И я голосую - убить.

Я требую только одного: уступите мне сквайра Трелони. Я хочу собственными руками отрубить его телячью голову...

Через час вы будете смеяться по-иному. А те из вас, кто останется в живых, позавидуют мертвым!

Пусть тот, у кого хватит духу, вынет свой кортик, и я, хоть и на костыле, увижу, какого цвета у него потроха, прежде чем погаснет эта трубка!

В книге Р. Делдерфилда «Приключения Бена Ганна» (1956) описывается жизненный путь Сильвера от побега из школы до потери ноги.

...Люди вроде Флинта, Билли Бонса или Хендса были перед ним милыми детками. Назовите их головорезами, свирепыми, как разъяренный бык, но Сильвер, тот вообще был не человек, а помесь дьявола, башибузука, рубахи-парня и горничной.

В отличие от Пью или, скажем, Черного Пса, Джон рос не оборванцем. Отец его, как я слышал, держал постоялый двор в Топшеме и сколотил достаточно денег, чтобы дать сыну хорошее образование. Да только Сильвер-младший оказался слишком твердым орешком для школьных учителей. Обломав об одного из них палки, предназначенные для его же воспитания, Джон бежал и завербовался на каботажное судно.

Вскоре он стал уже плавать в дальние рейсы, не раз ходил в Левант. Одно из плаваний едва не кончилось печально для Джона. Вместе со всей командой он попал в плен к алжирским пиратам; да только Окорок оказался слишком скользким, чтобы эти нехристи смогли удержать его. Однажды ночью он прокрался на полуют и выбросил капитана за борт, после чего расправился с вахтенными, освободил белых пленников и привел пиратскую галеру в Геную с богатой добычей.

Набив карман, Джон Сильвер приобрел пай в одной из Восточных компаний и со временем сделался бы преуспевающим дельцом, если бы его судно, «Кентскую Деву», не захватили пираты. С ними он очутился в лагере капитана Ингленда на Мадагаскаре.

В те времена Мадагаскар был пиратским раем, и Джон очень скоро стал своего рода главнокомандующим всей северной части этого кровавого острова.

Когда на корабле Ингленда вспыхнул бунт и капитана высадили на острове Св. Маврикия, Сильвер остался с ним. Вместе они затеяли работорговое предприятие, которое привело их в Карибское море. Здесь их пути разошлись. Джон всерьез занялся работорговлей, подрядившись поставлять невольников на плантации Нового Света и дважды удачно сбыл живой груз, а на третий раз его постигло худшее, что только может случиться на корабле, - пожар в открытом море.

Сам он, как всегда, ухитрился спасти свою шкуру, и он не обманул капитана, сообщив, что, кроме него, спаслось еще трое. Но Сильвер сказал капитану не все. Об этом я узнал потом от Тома Моргана, того самого плотника, которого подняли скорее мертвого, чем живого, на борт «Моржа».

Он видел собственными глазами, как Сильвер убил ножом белого и вышвырнул за борт негра. Смертельный страх перед Сильвером остался у Тома на всю жизнь, и не без основания: он считал, что быть бы и ему за бортом, не подбери мы их вовремя. Он был на редкость догадлив, этот Том Морган...

Иллюстрация Роберта Ингпена.

Джон Сильвер (John Silver) – вымышленный персонаж, один из главных злодеев романа Роберта Льюиса Стивенсона (Robert Louis Stevenson) "Остров сокровищ" ("Treasure Island").

В романе "Остров сокровищ" Джон Сильвер предстает коварным и хитрым пиратом, когда-то служившим квартирмейстером у самого капитана Флинта. На плече у Сильвера часто сидит прозванный в честь бывшего начальника попугай. По слухам, когда-то Долговязый Джон служил на королевском флоте; ногу свою он потерял во время сражения. Отсутствие ноги не делает Джона менее ловким; таская под левым плечом костыль, он передвигается с удивительной грацией, порхая с места на места подобно птице. Внешне Джон не особо похож на пирата; он высок, силен, однако лицо его, несмотря на всю простоту, буквально излучает доброту и выдает в своем хозяине человека довольно неглупого. Безобидный облик, однако, является лишь маской; известно, что Джон Сильвер когда-то был чуть ли не единственным человеком, которого боялся сам Флинт.

Многие персонажи Стивенсона при внимательном рассмотрении оказываются куда более многогранными, чем кажется на первый взгляд; не является исключением из этого принципа и Джон Сильвер. Изначально он кажется вполне достойным представителем моряцкого племени – трудолюбивым, авторитетным и в целом довольно приятным. Злодейская натура Сильвера раскрывается постепенно, однако абсолютно отрицательным персонажем он так и не становится.

Особого внимания заслуживают отношения Сильвера с Джимом Хокинсом (Jim Hawkins), главным героем романа; для юного Джима Сильвер долгое время является наставников и чуть ли не отцовской фигурой. Это, впрочем, создает лишь больший эффект от разоблачения настоящей сущности Сильвера; в конечном итоге Джиму даже приходится сразиться со своим бывшим кумиром. Общая беспринципность, коварство и жадность у Сильвера компенсируются кое-какими достоинствами. Так, несмотря на физическую травму, Долговязый Джон храбр в бою и легко выдерживает сложные психологические противостояния; к примеру, над ямой с пустым сундуком Флинта Сильвер смело выступает против пяти взрослых мужчин, имея при этом на своей стороне одного лишь Джима. Определенного уважения вызывает и рачительность Сильвера; в отличие от многих пиратов, он мудро распоряжается накопленными средствами и даже умудряется в итоге собрать небольшое состояние. Сбежав от главных героев в конце романа, Сильвер прихватывает с собой примерно 300-400 гиней из сокровища; таким образом, он становится одним из двоих бывших членом команды Флинта, которым все же удается до этого сокровища добраться. Следует отметить, что Сильвер, вероятнее всего, распорядится своей долей куда разумнее другого "везунчика", Бена Ганна (Ben Gunn) – как известно из продолжения книги, тот почти всю свою долю промотал за 19 дней. Что именно Сильвер сделает с сокровищем, остается тайной; впрочем, ранее в романе упоминалось о имеющейся у Долговязого Джона супруге-африканке, занимающейся всеми его делами в его отсутствие. Изначально после окончания истории с сокровищем Флинта Джон планирует уйти на покой; увы, на практике его доля оказывается куда меньше, чем он ожидал. Не исключено, что в дальнейшем бывшему пирату вновь придется вернуться на кривую дорожку; впрочем, это уже остается за рамками оригинальной истории.